Российскую колонизационную политику в XVIII веке целесообразно рассматривать в общем контексте колонизационных мероприятий европейских государств той эпохи, как это показано в ставшей уже классической монографии Григория Писаревского «Из истории иностранной колонизации в России в XVIII в.». Ниже мы в краткой форме перескажем основные тезисы двух первых глав этой книги, дополнив их своими наблюдениями и выводами. Дополнительную информацию можно найти, например, у Писаревского и в других книгах, ссылки на которые включены в данный раздел (источник - www.wolgadeutsche.net).
Начиная с XVII века и в особенности в XVIII веке многие европейские державы были озабочены увеличением народонаселения. Для этой цели употреблялись различные меры – поощрение чадородства, ограничение эмиграции и стимулирование иммиграции. Согласно господствовавшим в то время популяционистским теориям, увеличение народонаселение открывало верный путь к процветанию и могуществу государства; проблема перенаселенности не рассматривалась даже в отдаленной перспективе. В ряде европейских стран было много пустующих, незаселенных и необработанных земель, а естественный прирост населения, ограниченный высокой детской смертностью, эпидемиями и войнами, был недостаточно велик. В числе первых масштабных проектов по стимулированию иммиграции назовем призыв Великого курфюрста Пруссии Фридриха Вильгельма (1685), обращенный прежде всего к французским братьям по вере – гугенотам. В опубликованном им манифесте иммигрантам обещались помощь в переезде, выбор места поселения в ряде областей Пруссии вплоть до Кенигсберга, беспошлинный ввоз имущества, выделение участков для застройки и строительных материалов, а земледельцам – земельных наделов, освобождение от налогов на 10 лет и другие привилегии, включая финансовую поддержку фабрикантам и мануфактуристам. Этими благами воспользовались примерно 20000 французских гугенотов, а в дальнейшем многие тысячи швейцарцев, выходцев из Пфальца и Зальцбургского епископата. Наибольшего успеха колонизационная политика Пруссии достигла уже в правление Фридриха II Великого (1740 - 1786). Льготы для колонистов были расширены и включали денежную помощь при переселении, предоставление казенных подвод для транспортировки, освобождение от воинской службы в течение трех поколений и пр. Только в период царствования Фридриха II было потрачено около 25 миллионов талеров на эти цели, но зато результаты были налицо: к 1786 г. (год смерти Фридриха II) в Пруссию переселилось порядка 500000 человек (считая с 1640 г.), почти 10% населения страны. Примеру Пруссии стремилась следовать Австрия, однако там результаты оказались намного скромнее. Наконец, даже Дания, не располагавшая большими просторами, решила привлечь колонистов для заселения песчаных и болотистых пустошей, а также для развития промышленности. В 1723, 1748 и 1751 гг. датские короли издавали манифесты и постановления, сулившие переселенцам льготы, сходные с прусскими, гарантии веротерпимости и т.д. Однако до начала Семилетней войны эти меры почти не приносили плодов. По мере разрастания войны и разорения населения вовлеченных в нее стран, склонных к эмиграции людей стало значительно больше, и в 1759 г. правительство Дании активизировало свою колонизационную политику, поручив советнику своего посольства во Франкфурте Морицу вербовать земледельцев (Морицу при этом платили по луидору за колониста). Однако немалые затраты, выражавшиеся семизначной суммой талеров, привели к относительно скромным результатам. Многие колонисты оказались не способны к земледелию и вынуждены были вскоре покинуть Данию, где к 1764 г. оставалось всего несколько тысяч душ переселенцев. Часть из них вернулась на родину, иные же решили попытать счастья в России, куда их звал манифест императрицы Екатерины II. Но об этом надо рассказать поподробнее.
Колонизационные мероприятия европейских держав не остались незамеченными в России, имевшей гораздо более пустующих земель, часть которых к тому же подвергалась набегам кочевников. Крепостное право не давало возможности свободной миграции внутри страны, естественный прирост населения также был недостаточным. Первый колонизационный проект возник в 1752 г. в царстование императрицы Елизаветы Петровны, инициатором его был француз де Лафон, бригадир русской службы, протестант по вероисповеданию. Де Лафон предложил склонить к переселению в Россию своих соплеменников и единоверцев, подвергающимся во Франции гонениям за веру, обещая им наряду с полной религиозной свободой различные пособия, льготы и преференции. Проект де Лафона был благожелательно встречен канцлером Бестужевым-Рюминым и доложен им императрице, которая поручила детальную проработку вопроса комиссии во главе с канцлером. Окончательно «кондиции» вызова колонистов были согласованы в Коллегии иностранных дел и включали полную свободу вероисповедания как для протестантов, так и для католиков, освобождение от пошлин и податей на 20 лет, право свободного выезда из России в любое время, ссуды в денежной и натуральной формах, деньги на проезд в Россию, особые льготы для фабрикантов, кормовые деньги для ремесленников и т.д. Планировалось назначать сборными пунктами приморские города, откуда колонисты доставлялись бы в Петербург на специально нанятых судах, были предусмотрены организационные меры по вербовке колонистов. Проект был передан канцлеру в январе 1753 г., однако лишь в апреле 1754 г. императрица поручила передать его на рассмотрение в Сенат, где дело и застряло навсегда. Начавшаяся вскоре Семилетняя война отвлекла внимание правительства от колонизации, хотя в ближайшие годы возникали и другие проекты. Все же можно заключить, что вопрос о вызове иностранных колонистов в Россию рассматривался и прорабатывался весьма серьезно еще при Елизавете Петровне.
Императрица Екатерина II, просвещенная монархиня, придавала особое значение уже упомянутым популяционистским теориям. Будучи еще великой княгиней, она писала: «Мы нуждаемся в населении. Заставьте, если возможно, кишмя кишеть народ в наших пространных пустырях. Я не думаю, чтобы для достижения этого было бы полезно принуждать наших инородцев нехристиан принимать нашу веру – многоженство еще более полезно для умножения населения» (цит. по [1, с.45]). По экономическим воззрениям императрица была близка к учению физиократов, признавая земледелие основным производительным трудом, источником богатства нации. Итак, считая колонизацию, причем в первую очередь в целях улучшения земледелия, делом безотлагательным, императрица 14 октября 1762 г., через несколько месяцев после коронации, дает Сенату собственноручно писанный указ, повелевающий “раз навсегда”, “без дальняго доклада” принимать всех желающих поселиться в России иностранцем за исключением евреев. 4 декабря Екатерина издает манифест, приглашающей всех иностранцев (опять-таки за исключением евреев) на поселение в Россию и обещающий монаршии милости и покровительство. Переведенный на несколько языков манифест был отпечатан в сотнях экземпляров и разослан российским дипломатическим агентам с наказом опубликовать его в газетах. Однако этот первый манифест не отличался конкретностью – было непонятно, какие именно блага он сулил, как поступать и к кому обращаться будущим переселенцам, оказана ли им будет денежная помощь для переезда в Россию и т.д. 22 июля 1763 г. был издан второй манифест, ставший краеугольным камнем колонизации. В тот же день был учрежден специальный административный орган для ее осуществления: Канцелярия опекунства иностранных. По своим правам она приравнивалась к коллегиям, то есть имела характер особого министерства, подотчетного непосредственно императрице. Президентом Канцелярии императрица назначила ближайшего к ней человека – графа Григория Орлова. Сенатская волокита более не угрожала делу колонизации. Манифестом 22 июля будущим переселенцам обещались многие блага, перечислим основные:
1. Все иностранцы получают разрешение селиться в России в любых русских губерниях. Не имеющие средств для переселения могут обращаться к русским дипломатическим агентам при иностранных дворах, которые обеспечат их переезд за казенный счет.
2. По прибытии в Россию иностранцы обязаны объявить, желают ли они записаться в купечество или в цехи, либо поселиться колониями на удобных для хлебопашества землях, а также принести присягу на подданство.
3. Иностранцам предоставляются следующие права и привилегии:
а) свободное отправление веры по своим обрядам;
б) свобода от податей, налогов, служб и повинностей – на 30 лет для колонистов, на 5 лет для поселившихся в Петербурге или Москве, равно и в прибалтийских, ингерманландских, карельских и финляндских городах, и на 10 лет для поселившихся в прочих городах; освобождение от военной и гражданской службы – навсегда;
в) достаточное количество земли для хлебопашества или заведения фабрик и заводов;
г) фабрикантам и заводчикам разрешается покупать крепостных людей и крестьян;
д) беспроцентная денежная ссуда на постройку домов, приобретение земледельческих орудий и инструментов, припасов и материалов; возвращение ссуды предусматривалось в течение трех лет по истечении десятилетнего льготного периода;
е) право беспошлинного ввоза всего имения, в чем бы оно ни состояло, а также товаров на продажу на сумму до 300 рублей на семью; право свободно выехать обратно за границу в любое время;
ж) поселившимся в колониях – собственная внутренняя юрисдикция без вмешательства русских властей, но с необходимостью подчиняться русскому гражданскому праву;
з) право заводить торги и ярмарки беспошлинно;
и) со дня прибытия на русскую границу и во время следования до места назначения даются кормовые деньги и безденежно – подводы.
К манифесту прилагался перечень свободных земель, предназначенных для поселения – в Сибири, а также в тогдашних астраханской, оренбургской и воронежской губерниях, причем не воспрещалось селиться и на других свободных землях.
Вначале предполагалось, что вся работа по организации набора и переселения колонистов будет выполняться русскими дипломатическими агентами (министрами и резидентами), которым через коллегию иностранных дел были направлены соответствующие циркулярные рескрипты. Русский резидент в Данциге Иван Ребиндер первым приступил к набору колонистов, за ним последовали князь Долгоруков (Берлин), граф Воронцов (Лондон), Мусин-Пушкин (Гамбург), Симолин (Регенсбург) и другие. Не обошлось без накладок: среди чаемых колонистов нашлись обманщики, скрывавшиеся по получении подъемных; иногда переселенцы удирали уже по пути в Россию; наконец, далеко не все пути в Россию гарантировали благополучный исход предприятия. Симолин предложил учредить в портовом городе Любеке должность специального комиссара, к которому наши дипломатические агенты направляли бы группы колонистов, а он, в свою очередь, организовывал бы их отправку морским путем в Россию. Это предложение было утверждено императрицей, и по представлению Мусина-Пушкина (февраль 1764 г.) комиссаром был назначен любекский купец Гейнрих Кристофор Шмидт. С этого момента перемещение колонистов с территории германских государств было упорядочено оптимальным образом. Одновременно русские дипломаты предпринимали энергичные усилия для распространения манифеста. Необходимо отметить, что русский проект был враждебно встречен теми государствами, которые вели собственную колонизационную политику, в первую очередь, Австрией и Пруссией, запретившими эмиграцию под страхом тюремного заключения. Испания и Франция запретили эмиграцию еще в XVII веке; в Англии и в Голландии, обладавших своими колониями, трудно было найти желающих переселиться в Россию. Таким образом, поле деятельности для русских дипломатов значительно сузилось. Для активизации усилий по набору колонистов решено было воспользоваться накопленным в европейских государствах опытом привлечения специальных агентов-вербовщиков, как это уже практиковалось в колониальных проектах Дании, Пруссии, Англии, тем более, что в подобных людях недостатка не было. Не только профессиональные вербовщики, не только бывшие арендаторы и писари разоренных войной деревень, отставные обер- и унтер-офицеры, но и родовитые дворяне и лица духовного сословия предлагали русскому правительству свои услуги. Дело представлялось прибыльным: труд вербовщиков хорошо оплачивался соразмерно числу завербованных колонистов. Наряду с вербовщиками, работавшими под контролем дипломатических агентов, в том же 1764 г. на сцене появляется новая категория участников колонизационного проекта – вызыватели. К таковым относились некоторые внушающие доверие иностранцы, с ними Канцелярия заключала особые контракты, согласно которым те обязывались не только поставить значительное число колонистов (не менее нескольких сотен семей) и организовать их прибытие в пункт отправки в Россию (в основном – Любек), но и обеспечить их поселение и обустройство в России в отдельных колониях. Соответственно и права вызывателей, подтвержденные договорами, не сводились к получению комисионных за вербовку колонистов. Они могли рассчитывать на значительные ссуды (под надежное поручительство) для оплаты расходов по вызову колонистов, им обещались земельные участки в заселенных ими будущих колониях, давалось право заключать с завербованными ими колонистами частные договоры, устанавливающие особые зависимые отношения между колонистами и вызывателями. В результате наряду с казенными или коронными колонистами появились вызывательские колонисты и колонии. Деятельность вызывателей по сути была частнопредпринимательской, с очевидными плюсами и минусами такого подхода к делу. С одной стороны, вызыватели могли действовать более свободно, чем дипломатические агенты, распространяя свою деятельность даже в те земли и государства, где эмиграция запрещалась. Непосредственная заинтересованность в количественном результате, а также возможность манипулирования крупными суммами сильнейшим образом стимулировали вызывателей к активной деятельности. Они нанимали собственных вербовщиков и эмиссаров, рассылая их всюду, усиливая агитацию среди всех слоев населения, организуя сборные пункты для колонистов и т.д. Все это привело к резкому росту числа будущих колонистов, что создало серьезные проблемы в 1766 г. С другой стороны, сами вызыватели и их эмиссары, будучи людьми как минимум авантюрного склада характера и небезупречного прошлого, не брезговали почти никакими средствами ради наживы. Вопреки желанию Канцелярии вербовать в первую очередь хлебопашцев, вызыватели собирали всех, кого только можно было уговорить отправиться в Россию попытать счастья – безработных поденщиков и ремесленников, разорившихся мелких торговцев, отставных солдат, а то и просто полубродяг. В конкурентной борьбе вызыватели сманивали друг у друга колонистов, что приводило к скандалам и дракам. При этом они не стеснялись обманывать русское правительство, присваивая себе немалую часть ссуженных средств, предоставляя липовую отчетность и т.п. Самыми заметными по размаху деятельности среди вызывателей были:
товарищество Де Бофа, Прекура и д’Отерива (1764 г.);
товарищество Ле Руа и Питета (1765);
барон де Кано де Борегард (1765).
Их усилиями в 1766 г. было поставлено около половины всех колонистов. Отношения Канцелярии с вызывателями складывались по-разному. Оба вызывательских товарищества довольно быстро навлекли на себя подозрения в злоупотреблениях и корыстных поступках, вследствие чего Канцелярия расторгла контракты с ними и даже добилась от гамбургского магистрата ареста и выдачи Ле Руа и Прекура, которые в августе 1766 г. были доставлены в Петербург в целях следствия. Барон де Борегард, будучи фигурой более импозантной, долгое время находился вне подозрений, хотя в конце концов обнаружилось, что и он сумел обмануть правительство, причем на крупную сумму. Но до этого он в 1767 г. покинул Россию, как утверждал, с целью привести в порядок дела и вернуться уже вместе со своим семейством для поселения на Волге. Разумеется, более его в России не видели. К чести этого вызывателя надо сказать, что к составлению и выполнению своего контракта с Канцелярией он отнесся много серьезнее, чем другие. Контракт, отредактированный и утвержденный Канцелярией, предусматривал право сотрудникам Борегарда, имевшим офицерские чины, заслуженные в иных державах, сохранять чины эти и в России, но без права ношения русской униформы и с оговоркой в паспорте: капитан (поручик и т.д.) при такой-то колонии. Оговаривалась поставка в течение трех лет 3000 семей, для которых на луговой стороне Волги будут учреждены компактно расположенные колонии. В дальнейшем Борегард присвоил будущему поселению название Катариненлен (владения Екатерины) с очевидным реверансом в сторону императрицы; главная колония Катариненлена получила имя Катариненштадт, в честь наследника была названа колония Паульская, в честь президента Канцелярии – Орловская. Нетрудно догадаться, в честь кого были названы колонии Кано и Борегард. Контроль и учет также были поставлены лучше, нежели у других вызывателей. Мы видим, что колонисты Борегарда за небольшими исключениями отправлялись из Любека на отдельных судах, не смешиваясь с колонистами коронными или других вызывателей. По прибытии в Ораниенбаум они распределялись на поселение в Стрелину мызу, где находились под надзором и опекой борегардовских же «офицеров». По пути в Саратов его колонисты следовали компактными отрядами, причем наряду с русскими офицерами, командовавшими транспортом, борегардовские «поручики» и «капитаны» также играли командные роли, что приводило иногда к конфликтам.
Как бы ни оценивать роль вызывателей, приходится констатировать, что их и коронных эмиссаров усилиями в 1766 г. в Любеке оказалось гораздо больше колонистов, чем предполагалось. Трудности, связанные с таким наплывом людей, нелегким бременем легли на всю организационную схему, включая квартирный вопрос в Любеке, проблемы фрахта судов, приема и размещения переселенцев в Ораниенбауме, транспортировку их в Саратов и расселение по колониям, где просто не успели построить нужное количество домов. В ноябре 1766 г. вызов колонистов был прекращен.
В целом можно заключить, что русский колонизационный проект 1763-1766 гг. был достаточно успешным в плане организационных усилий и результатов. Трудности, стоявшие перед российским правительством, были несоизмеримы с теми, которые приходилось преодолевать прусской, австрийской или датской коронам. Нашим колонистам предстояло преодолеть огромное по европейским меркам расстояние. Путешествие занимало около года и проходило в непривычно суровых климатических условиях. Язык, религия, культура и традиции коренного населения были абсолютно незнакомы переселенцам. Наконец, сам контингент колонистов значительно отличался от иммигрантов той же Пруссии, прибывавших на новую родину в течение десятилетий – в значительном большинстве это были люди, доведенные войной до крайней нужды, изнуренные болезнями. Несмотря на огромные потери в пути и в первые годы жизни на Волге, неурожаи, набеги киргиз-кайсаков, пугачевщину, колонисты 1760-х годов заложили основу для развития того неповторимого в истории России феномена, который называют Немецким Поволжьем.
(из книги: Андреас Идт, Георгий Раушенбах. Переселение немецких колонистов в Россию в 1766 г., сс.124 - 130)